ПИСЬМО ЭКЗАРХА ЛЕОНИДА ФЕДОРОВА
К О. АЛЕКСАНДРУ ЕВРЕИНОВУ.

Выдержки. Петроград, 18 июля 1920 г.

 ... Как же смотрим мы на нашу миссию и в чем полагаем залог ее успеха в будущем?

1) Сначала у нас появляется очень простое соображение: почти десять веков раскола вырыли страшную пропасть между схизмою и Церковью, а особенно в России, где католики были и остаются национальными врагами. Захват Белоруссии и части обрусевших территорий — по новому миру — возбудил бурю негодования. Все повторяют в один голос, что с новыми границами Россия никогда не согласится. Поэтому, начиная миссию при таких условиях, мы должны внушить к себе доверие путем весьма долгого и терпеливого сожительства с православными, предметно показывая им, что мы не ополячились, не облатини-лись, но что мы были русскими, остаемся русскими и будем ими, что наши религиозно-бытовые традиции, неразрывно связанные с нашей историей, нам гарантированы св. Церковью настолько, что даже и думать нельзя об их уничтожении.

2) Мы не маленькие дети и прекрасно понимаем, что наш обряд нуждается в реформе, что во многих частях он действительно непрактичен и устарел, что в нем чувствуется сильный недостаток в евхаристическом культе и во вне-литургических богослужениях, но, принимая во внимание все вышесказанное, нужно далеко отбросить саму мысль о возможности провести теперь же радикальную реформу нашего обряда, потому что таковая неукоснительно привела бы к обвинению нас в латинизации. Эту реформу можно вводить только исподволь, постепенно, и то при том обязательном условии, что она будет совершаться не путем пересаживания на нашу почву латинских обрядовых форм и постановлений, как в Галиции, а путем нашей творческой работы. Мы, прежде всего, можем восстанавливать древние обряды (иногда менее громоздкие, чем теперешние) и из существующих устранять всякие синодские прицепки и привески. Мы можем эллинизировать обряд, но никак не латинизировать его. Потому-то мы так строго отмежевываемся от всего галицийского в области обряда, где нет восточного творчества, а только грубая имитация латинства.

3) Затем мы думаем, что прозелитизм и обращение отдельных лиц мало чем помогут делу св. соединения. Это не значит, что мы отказываемся приобретать приходящие к нам души. Наоборот, при случае сами стараемся подражать великим “ловцам человеков”, но не ставим это главной целью нашей миссии и когда приходится нам выбирать между эфемерным успехом в приобретении новых душ и основными задачами нашей миссии, то мы не колеблясь жертвуем первыми для второй цели. Главной же целью нашей миссии мы считаем распространение и популяризацию здоровых идей в католичестве и сближение с православным духовенством. Не положивши основания, здания строить нельзя; так, не осветивши российскую тьму настоящим пониманием католичества нельзя и думать о крупных успехах. Путем прозелитизма можно приобрести, даже в латинский обряд, целые тысячи душ, но эти тысячи душ будут только новым препятствием между нами и теми десятками миллионов, которые мы должны привести в “единое стадо”. Греция тому печальный пример. Но латинское духовенство, к сожалению, этого не понимает. Следующий свеженький пример убедит Вас в правильности моих доводов. С самого начала моей деятельности мне удалось завязать самые дружеские отношения с виднейшими представителями петроградского клира — с митрополитом Вениамином, единоверческим епископом Симоном и даже с самим Патриархом. Интерес к делу соединения возрос настолько, что мы уже думали о взаимных собраниях с этой целью. Но латинскому духовенству показалось, что мы работаем слишком вяло и мало, и оно само “взялось за работу”. Началась открытая и скрытая пропаганда. Открытая заключалась в том, что в зале собраний при школе св. Екатерины начали читать лекции по вопросам богословским, исторического и аскетического характера часто с боевыми темами (непогрешимость Папы, непорочное зачатие, разделение Церквей и т.п.). Все это представлялось как обучение русских католиков латинского обряда католической вере, причем вход на эти собрания был свободный. Этот наивный шаг “хитрых ксендзов” был моментально расшифрован в православных кругах, тем более, что ярые русские католички зазывали на эти собрания своих православных знакомых и даже священников. Скрытая же пропаганда велась различными лицами, которых латинские священники всячески подбадривали к такому образу дейстсвий. Каков же результат такого рода “работы”? Правда, по внешнему виду очень отрадный: присоединилось за один год более ста человек, но зато мои дружеские отношения с православным клиром потерпели полное фиаско. Вся тяжесть обвинения легла на меня же, что я-де, мол, только “заговариваю зубы” словами о единении, тогда как “ксендзы” пользуясь этим, расхищают православное стадо. Теперь идет в петроградских церквах и на церковных собраниях самая дикая травля католиков, причем я обрисован как “иезуит в рясе”, “волк в овечьей шкуре”
и “райский змий”. Конечно, такая шумиха сделала меня “знаменитостью” и в нашу церковку стал битком набиваться православный люд, из которого несколько душ уже присоединились к нам, но все это меня не радует, т.к. достигнуто путем крушения моих отношений с православным духовенством. Я, конечно, не опускаю рук и стараюсь эти отношения наладить, но ведь гораздо легче разрушить, чем создать. Мое положение стало поэтому очень тяжелым. Для соблюдения католического единства я должен был принять участие в лекциях при церкви св. Екатерины, где стараюсь читать на апологические темы (Инквизиция; Цель, оправдывающая средства; Святая Уния; Необходимость видимой иерархии) и, таким образом, волей-неволей дал повод к новым толкам о моем расхищении православного стада, при этом, конечно, нет недостатка в клевете.

Вот что происходит в Петрограде, тогда как в Москве, где латинский клир не проявляет себя такой “работой”, а ограничивается только сплетнями московской общины о нашей, дело сближения с православным клиром настолько продвинулось вперед, что были уже два собрания православных и католических священников, намечается и третье, на котором я начну форменные Praelectiones de Ecclesia (введение в эккле-зиологию), если Господь сподобит меня попасть в нашу Первопрестольную (проезд туда теперь стоит 128,000 руб). Нужно понять латинскому духовенству, что Россия не Конго и Замбези, не Китай и Япония, куда нужно идти и проповедовать с крестом в руке, а страна с очень древней, в плоть и кровь вошедшей христианской культурой, в сущности своей вполне католической и искаженной только по форме и по своему применению на практике.

4) И из газет, и от очевидцев Вы услышите теперь о страшной разрухе в церковной и моральной жизни русского народа. Все это правда. Беспутство, воровство, спекуляция, жестокость, хамство и самый бессердечный эгоизм вышли наружу во всей своей бесстыдной наготе. В духовенстве обнаружилась полная беспомощность, бестолковость, отсутствие всякой дисциплины, самочинство в изобретении самых невероятных богослужебных обрядов (сделалось обычным служение на настойке из черники вместо вина, часто совершается таинство елепомазания над всем народомпод большие праздники, введена всеобщая исповедь, практикуется частое открытие царских врат. а иногда — по постановлению прихода—русский язык вместо церковнославянского), готовность идти на всякие компромиссы с советскою властью и т.п. Иерархия может только с грехом пополам балансировать между различными течениями, кланяться мирянам, которые постепенно захватывают управление приходами в свои руки.

Только отдельные крупные иерархи и священники, благодаря личному влиянию, могут еще быть пастырями своего стада.

Ереси и секты делают большие успехи. Финская Церковь объявила себя автокефальной, тоже сделает скоро Малороссийская или Украинская, а за ней, может быть, и Сибирская (хотя это еще весьма в тумане). Прибавьте ко всему прочему нажим советской власти, постоянные аресты и даже расстрелы (как это было в 1918-19 гг.) епископов и священников и Вы получите картину, весьма напоминающую полное разложение православия. Вот эта-то картина и затуманивает глаза латинскому клиру, который думает, что православная Церковь уже гибнет и потому нечего с ней церемониться, а надо жать, давить и хватать. Глубочайшее заблуждение, лишний раз показывающее абсолютное незнание русской души и ее религиозной истории. Что русская Церковь неизлечимо больна, что она гибнет и в конце концов совершенно погибнет — в этом сомневаться нельзя, но это наступит еще очень и очень не скоро. Теперешний момент нельзя даже назвать агонией: это только один из фазисов болезни, после которого организм как бы снова возрождается и некоторое время как бы живет обновленной жизнью. Перед нами проходят картины, почти целиком выхваченные из Смутного времени. Вспомните как Авраамий Палицин говорил в свое время, что нечестие дошло между русскими до последней степени, что народ своими злодеяниями заслужил гнев небесный. “Во всех сословиях, — говорит Бер (Буссов), — воцарились раздоры и несогласия; никто не доверял своему ближнему; цены товарам возросли неимоверно: богачи брали “проценты более жидовских и мусульманских...” Одним словом, знакомая нам, русским, картина. С точки зрения западной — это падение, с точки зрения восточной — это только дурацкий бунт оголтелого народа. Когда чад пройдет и все придет в норму, наши милые “пейзане” будут только вспоминать, как они тогда хорошо “побаловались”. Правда, всепривлекающий лозунг “Грабь награбленное”, гражданский брак, призыв к социальной мести и безудержная агитация против попов и Церкви отуманили головы настолько, что в 1918-19 гг. некоторым казалось, что все уже пропало, но скоро началось отрезвление. Теперь храмы уже опять наполняются народом (есть, конечно, такие губернии, где это невозможно ввиду большевистского террора, не везде проявляющего себя в равной мере), а некоторые талантливые проповедники собирают вокруг себя массу народа. Благодаря преследованию народ религиозно оживает и понимает необходимость живой церковной работы; миряне понимают, что они — живые члены Церкви, и что приход — это их дело. Конечно, часто, как я это указал, приходское строительство идет протестантскими путями, но все-таки приходы уже существуют, чего совершенно не было в царское время (были только ярлыки без содержимого). Волна религиозного мистицизма явно растет. Правда, ереси и секты собирают богатую жатву, но они еще слишком бессильны, чтобы пошатнуть православие. Авторитет духовенства увеличивается с каждым годом. Несмотря на то, что духовенство лишилось всего, что некоторым пришлось работать, другим — поступать на советскую службу, третьим, наконец, просить милостыню и голодать, — случаев апостазии наблюдается очень мало. Наоборот, немало есть и мученических смертей. По крайней мере восемнадцать епископов и несколько сот священников (может быть 800-900) расстреляно, перебито; многие сидели и теперь еще сидят в тюрьмах, но отступников, повторяю, очень мало: их насчитается несколько десятков, и все это—несмотря на крайне соблазнительные приманки. Большевикам нужны интеллигентные люди и не раз они уже предлагали “от мяс и котлов египетских”, в особенности священникам с высшим образованием, но бесполезно. (Из соблазнившихся известен особенно Гадкин, настоятель церкви Спаса на Котловской в Петрограде). Несмотря на грабеж церковных магазинов и складов, несмотря на безумные цены на строительный материал и рабочие руки, водной только Петербургской епархии построено за эти три года одинадцать новых церквей. “Народ зрит Божий гнев и казни ждет”.

Советская власть пытается всеми силами устроить раскол в православной Церкви, но бесполезно. Для этой цели патриарх почти уже два года сидит под домашним арестом, а епископ Пензенский Владимир Путята, лишенный еще в 1917 году сана за свою развратную жизнь, пользуется всяким благоволением правительства. Правда, он имеет в Пензе две-три церкви и десяток священников, но дальше этого дело не идет. Глумление над мощами, от которого большевики ждали колоссальных успехов, оказалось только вспышкой отсыревшей ракеты. Хотя 75 процентов “нетленных” мошей оказались только трухой, тем не менее соблазнившихся очень мало. “Vulgus vult-decihi”, а наш российский “populus”— B особенности... Всё, в подавляющей массе народа, вызвало только непримиримую ненависть к большевикам. Кроме того, народу стало ясно, что не все священники только царские слуги, не все обиралы и жрецы, не все карьеристы и лизоблюды, но много есть еще и таких, которые служат ради Иисуса, а не ради “хлеба куса”. Теперь уже ходит крылатая фраза: “В наше время быть священником хорошо, но опасно...”. Дух русского священства не иссяк еще настолько..., так что появляются изумительные, благочестивые и ревностные пастыри (как например, в местечке Замостье Новгородской губернии священник Борисов).

Все это говорит, что до гибели русской православной Церкви еще далеко, что Господу жаль несчастный народ и Он не хочет губить его окончательно. Латинский клир поражен той пассивностью нашего народа с какой он позволяет кучке негодяев осквернять свои величайшие святыни, и из этого заключает, что у русского человека пропала вера. Конечно, это очень логично, но на практике выходит не так... Наш народ именно и страшен этой своей безмерной пассивностью и косностью. Он будет терпеть до бесконечности, "о в глубине души останется все-таки самим собой. Он пойдет на всякие компромиссы со своей совестью, потому что по своей распущенности не считает это отступничеством от веры. Конечно, иностранцу-католику понять это не только трудно, но прямо невозможно.

Но если даже мы допустим возможность нескольких крупных расколов в православной Церкви, то и тогда от этого будет нам не слаще, потому что все эти расколы объединятся против нас на одной почве: общая ненависть к католичеству. Силой и натиском здесь не возьмешь... Примите во внимание еще один крупнейший назревающий фактор. Хотя Московский Всероссийский Собор настолько урезал патриаршью власть, что “святейший” патриаршествует, но не управляет. тем не менее он становится той центральной фигурой, вокруг которой сосредоточиваются идейные чаяния русских людей, так как патриарх, — это, так сказать, единственная незагаженная и неоплеванная точка русского народного самосознания, тот малый огонек, который мерцает в беспросветном мраке пошлости, низости и повального хамства. С ним будет почти то же, что было с Константинопольским патриархом после взятия Царьграда турками: он будет не только главой Церкви, но и носителем русских великодержавных идей и русской культуры. Поэтому, при всех наших разговорах и со священниками и на собраниях, в конечном итоге нам ставят обычно (за редкими исключениями) два вопроса: будут ли русские люди при соединении гарантированы от латинизации и какой ранг займет патриарх в церковной иерархии?

Не активная пропаганда, не натиск миссионера необходимы в России, а сближение на почве общехристианских интересов против растущего неверия и воинствующего коммунизма. На этой почве в 1918-19 гг. я достиг того, что католические и православные священники собирались вместе для борьбы против большевиков, когда те, в своих преследованиях священников и Церкви, переходили всякие границы. Мы вместе выступали в Петрограде и Москве, и подписывались под общими протестами. Православные, лишившись царской опеки, чувствовали себя как дети на улице, потерявшие своих родителей, и за отсутствием полицейских не знали, как защищать себя от наседающего сектантства. Поэтому их страшно тронуло, что в такую тяжелую для них минуту те самые католики, которых они привыкли считать
своими злейшими врагами, теперь помогают им и борются вместе с ними. Особенно же тронула их телеграмма кардинала Гаспари от имени Его Святейшества к Чичерину. У меня есть полный глубокой благодарности ответ патриарха через митрополита Владимирского Сергия, который я привезу с собой в Рим. Но все эти мотивы не понятны латинскому духовенству. Оно думает, что подобное сочувствие со стороны православных—только “военная” хитрость, чтобы усыпить внимание католических миссионеров, что православный клир — это тигр, спрятавший на время свои когти и готовый, при новых благоприятных условиях, опять вонзить свои когти в тело св. Церкви. У латинского духовенства нет никакого чутья переживаемых нами событий и слишком мало истинного апостольского духа. В русском народе они видят только кучу схизматиков, которую нужно распропагандировать, и больше ничего...

5) Эту активную пропаганду они направляют в среду русской интеллигенции, которая, по их мнению, примет католичество только в латинском обряде. Это совершенно ложное представление опровергается прямыми фактами. Наша изумительно организованная о. Владимиром Абрикосовым московская община в количестве 60-70 человек состоит стошь из интеллигентов, из которых одна треть с высшим образованием. В петербургской общине (тоже 70-80 человек) интеллигентов больше половины. В последнее время к нам присоединились такие выдающиеся лица, как Юлия Николаевна Данзас. бывшая фрейлина императорского двора, и сын Кузьмина-Караваева (Дмитрий Владимирович). Некоторые латинские духовные лица уже начали понимать неприемлимость своего положения, потому что русская интеллигенция склоняется только к латинскому обряду и формулирует эти переходы так: в латинский обряд переходят или интеллигенты, или по смешанным бракам, что совершенно верно.

Почему же переходят именно в латинский обряд? На это существует несколько причин:

1. Во-первых потому, что во многих городах имеются только латинские церкви и латинские священники, и поэтому другого выхода нет.

2. Потому что подавляющее большинство никакого представления о католичестве восточного обряда не имело и до сих пор не имеет. Часто поэтому бывает, что присоединившийся начинает скучать в новой обстановке и вдруг с восторгом узнает, что он может быть католиком, не лишая себя своего родного быта.

3. Потому что многие становятся католиками из неверующих, никогда прежде не бывших в православных церквах, и потому в этой латано-католической Церкви, в которой нашли откровение веры, видят свое духовное сокровище.

4. Потому что многим православная Церковь опротивела до омерзения, так что восточный обряд, напоминающий им их прежнее состояние, становится для них невыносимым.

5. Некоторые (в особенности дамы) просто увлекаются внешним видом: орган, открытый алтарь, чистенькие и вежливые бритые священники, белые платья на различных церемониях, цветы, изящные молитвенники, краткие службы и т.п. Восточный обряд для них нечто fi done (презренное)!..

6. В латинский обряд стремятся лица смешанного происхождения, в жилах которых течет польская, литовская, французская или даже итальянская и немецкая кровь.

7. Наконец, причиной этому являются смешанные браки и почти всегда связанный с ними отъезд супругов за границу в латино-като-лическую среду.

Что же делать с такими категориями лиц? Мы очень хорошо понимаем, что удержать их насильно в восточном обряде нельзя, но ставить им всякие препоны для этой цели необходимо. Прежде всего необходимо прекратить самую практику приема в латинский обряд. Переходящий присоединяется к Единой Святой Церкви и остается в том обряде, в котором родился. Если он хочет молиться по латинским молитвенникам, ходить в латинские храмы, исповедываться там и причащаться, совершать другие требы — этому помешать никто не может, ибо Церковь и вера одна. Но официально таковой остается восточным и принадлежит к восточному приходу хотя бы номинально. Если ему захочется повенчаться в латинской церкви, он должен только спросить на это разрешение у своего восточного настоятеля. Это необходимо для того, чтобы отнять от православных всякую возможность упрекать нас в латинизации. Раз дело будет поставлено так, то на упреки православных мы всегда можем ответить, что никто в латинский обряд, без прямого разрешения в отдельных случаях Святого Престола, не переводится, а если нашим восточным католикам нравится посещать латинские храмы, то мы этого запретить не можем, ибо было бы нелепо запрещать католику ходить в католические же храмы и молиться западным святым. Когда же накопится много таких католиков и потребуется открытие особого парихода, тогда ipso facto (само собой разумеется) они будут католиками латинского прихода.

Есть еще один проект, принадлежащий митрополиту Эдуарду Роппу и епископу Сигиз-мунду Лозинскому (недавно освобожденному большевиками и отправленному в Польшу). Я особенно хотел бы Вас предостеречь от этого проекта. Оба преосвященных — наши добрые друзья, в особенности епископ Сигизмунд, и, несомненно, их план грандиозен и соответствует духу Вселенской Церкви, но, ввиду создавшихся условий, грозит новыми соблазнами и осложнениями. План очень прост: всякие недоразумения прекратятся, если во главе будет стоять один иерарх и один клир, совершающий требы и богослужения по обоим обрядам. Так что восточными или латинскими будут только сами храмовые здания, их утварь и священные предметы (облачения и книги). Сначала меня очаровала гениальная простота этого проекта, но когда я начал осторожно нащупывать почву среди православных, то понял, что такой проект ничего, кроме как беды. нам не принесет. Все, с кем бы я ни говорил по этому поводу, видят в нем очень хитро задуманную латинизацию. Проект будет хорош только тогда, когда во главе дела будет стоять русский епископ, определенно восточный, а не безобрядный, под юрисдикцией которого находились бы и латиняне. Этот епископ имел бы право служить и по латинскому обряду. Вся соль такой постановки дела заключается в том, что воочию будет ясно беспристрастие Рима, который не только отдает восточных католиков под юрисдикцию восточных епископов, но и vice versa (наоборот) — латинян под юрисдикцию восточных. Но на это Святой Престол едва ли когда-либо согласится, дай было бы странно ради ничтожной кучки восточных католиков подчинять юрисдикции восточного епископа сотни и десятки тысяч латинян. Поэтому самое лучшее — если дело останется в том самом виде, в каком оно находится теперь.

Что касается позволения священникам служить по обоим обрядам, это безусловно необходимо не для всех, а для немногих избранных.

ПРИМЕЧАНИЯ:

1. О. Александр Евреинов (1877-1959) — с 1936 г. епископ, с 1947 г. архиепископ Парийский — русский католический иерарх. В 1920 г. работал в Конгрегации чрезвычайных церковных дел Государственного секретариата Ватикана.

Логос,  № 48 1993. Экзарх Леонид Федоров. Глава русских католиков восточного обряда. Брюссель-Москва. Изд. "Жизнь с Богом". С. 10-62.