ВОСПОМИНАНИЯ  О. ДОНАТА НОВИЦКОГО

Первые мысли о совершении св. обедни в Соловецком лагере зародились в сердцах четырех членов московского прихода русских католиков: о. Александрова, затем сестры-доминиканки восточного обряда Имельды (Анны) Серебренниковой, Тамары Сапожниковой и Владимира Балашева.

Арестованные в июле 1923 г. по "делу" восточных католиков, они были высланы в начале июня 1924 г. на Соловки. Побыв 1-2 недели на Поповом острове (конечный пункт на материке, в 60 км от Соловков), они прибыли на Центральный Соловецкий остров. В то время их считали политическими заключенными, членами монархической (!) партии, к которой никто никогда не принадлежал. Не желая оставить их на Центральном острове, где было много заключенных, ГПУ распорядилось по возможности изолировать их. С этой целью их отправили на остров Анзер, где они пробыли всего один день, т.к. начальник этого острова нашел нежелательным их пребывание в своем пункте. Были они короткое время на знаменитой горе Секирной, находящейся на Центральном острове, и в конце концов администрация приказала отправить их на остров Конд...

После 8-10 месяцев пребывания на Конде, летом 1925 г. они были переведены снова на Центральный остров и с этого времени их трактовали уже не как политических, а как каэров (к.-р. - контрреволюционер). Все они были определены на принудительные работы. Мужчины жили в Кремле (Соловецкая крепость), а женщины - вне Кремля, в т.н. женбараке.

Совершать богослужения не было возможности по той простой причине, что жили они вместе с прочими заключенными. В Кремле помещалось много православного духовенства, епископов (около 20 человек) и священников (100-110 человек). Все они пользовались разрешением соловецкой администрации посещать православную кладбищенскую церковь, находящуюся непосредственно за Кремлем; это был единственный храм, в котором имели право молиться вольные соловецкие монахи. Решили и наши католики обратиться за подобным разрешением. Осенью о. Александров посетил начальника административной части Васькова и просил его об этом. Он дал принципиальное согласие. Но возник вопрос, где же католики будут совершать богослужения. О. Александров просил предоставить в распоряжение его группы одну из соловецких часовен. Их имелось несколько и вокруг Кремля, и поодаль, в 2,5-3 км. Часовни, расположенные вокруг Кремля, все были заняты под учреждения, квартиры и мастерские. Часовня около порохового склада (0,5 км от Кремля) требовала ремонта. Просить разрешения воспользоваться далекими часовнями не решались, считая это слишком смелым. Начальник Васьков рекомендовал поговорить с вольными соловецкими монахами как с хозяевами кладбищенской церкви и просить у них разрешения совершать богослужения в притворе храма. Но это было неприятно для католиков. Все же, насколько я помню, о. Александров вел подобные переговоры с монахом о. Агапитом, симпатичным в высшей степени человеком, настоятелем храма, и он, представив эту просьбу своим братьям (в то время на Соловках было 63 монаха) принес отрицательный ответ. С болью в сердце пришлось отложить мечты до появления благоприятной возможности...

В декабре 1925 г. было решено с помощью Божией снова предпринять шаги. Молились по этому поводу и обдумывали всякие планы и наши сестры, две вышеупомянутые и две, прибывшие со мной из Орловского изолятора - сестра-доминиканка московской общины Елизавета (Доминика) Вахевич и ленинградская прихожанка Елена Михайловна Нефедьева, старушка лет 60-ти. Не помню, кто именно обратил внимание на то, что подходящим местом для наших богослужений может быть т.н. Германовская часовня. Построена она была на том месте, где по преданию жил и подвизался один из первых основателей соловецких обителей св. Герман. Находится она в 2,5 км от Кремля, у самого моря в лесу. Общее положение часовни живописное. Расположена она довольно близко от шоссе, ведущего из Кремля в Саватьево. О. Николай и я отправились осмотреть эту часовню и нашли, что она вполне подходит для наших целей. Решили еще раз обратиться к Васькову за разрешением пользоваться именно этой часовней... Следует заметить, что Васьков всегда внимательно и вежливо принимал нас... мы изложили ему еще раз нашу просьбу, вежливо подчеркивая, что просим только того, что имеют уже православные, и указали, что удобным местом и с нашей, и с его точки зрения будет Германовская часовня, как расположенная в некотором удалении от Кремля. Не было границы нашему счастью, когда он дал свое согласие, хотя и добавил, что разрешает посещать эту часовню только по воскресеньям и в большие праздники, причем всякий раз нам придется обращаться к нему за особым разрешением для всей нашей группы, представляя ему для наложения резолюции список с нашими фамилиями. Первое разрешение было выдано на рождественский праздник 1925 г... Но к великому нашему огорчению отслужить святую литургию было невозможно, т.к. у нас не было антимниса, а служить без него мы не решались. Помню, что служили в тот день обедницу. С этих пор каждое воскресенье и в большие праздники посещали мы нашу чудесную часовню. Обыкновенно перед выходом из Кремля все собирались в комнате дежурного по камере стрелка и оттуда, с его отметкой на нашем документе, заранее подписанном Васьковым, направлялись все вместе в часовню. Следует отметить, что по правилам Соловецкого лагеря не разрешалось совместное хождение мужчин и женщин, и мы составляли в этом случае довольно редкое исключение. Ценно было то, что с этого момента наши сестры имели возможность легально и спокойно исповедоваться. Иногда исповеди совершались в самой часовне, а иногда, за недостатком времени и при регулярных еженедельных исповедях, - в пути. Тем более, что исповедь соединялась с еженедельным подробным отчетом о состоянии своей души...

С момента получения часовни заветной нашей мечтой было добиться совершения на Соловках святой литургии. В этом случае большую роль сыграла моя жена. В результате переписки с нею нам было сообщено авторитетное объяснение о том, какие привилегии предоставляет нам в этом случае Святейший Отец... Жена прислала нам вина, и сейчас же после открытия навигации в конце мая 1926 г. о. Николай начал совершение святой литургии. Приблизительно в это время милость Господня распространилась на нас так широко, что мы получили разрешение не ежедневное посещение часовни... Кратко опишу нашу незабываемую часовню. Она имела форму правильной призмы, кажется, восьмиугольной, с простым куполом, покрытым жестью. Радиус часовни - 3-3,5 шага. Направо от входа, почти у самой стены - небольшой колодец, которым в свое время пользовались жившие там отцы-отшельники. Колодец этот накрыт был специальной крышкой, которую мы использовали для устройства алтаря. Алтаря в часовне не было. Для совершения проскомидии служил нам подоконник с левой стороны. Над устроенным нами алтарем висело деревянное распятие, сделанное монахами соловецкой обители, старообрядческого стиля. Налево от него был образ Богоматери простого письма, а еще левее - Богоматерь Одигитрия, которую мы перенесли в нашу часовню из соседней (100-150 м от нас), чтобы заполнить пустое место. Икона Одигитрия была немного повреждена, и наша католичка Нефедьева, хорошая художница, восстановила ее. Направо от распятия находился образ св. Иоанна Богослова, а направо от него - образ св. Германа Соловецкого. В часовне было 4 больших окна. Дверь одна, легкая, деревянная. Следовательно, часовня холодная. Сестры содержали ее в образцовом порядке. Уходя в лагерь, мы не запирали ее на замок, а только деревянным засовом, т.к. во-первых, были уверены, что разного рода любопытные срывали бы замки, а во-вторых, не хотели чинить препятствий тем заключенным, которые действительно посещали часовню в свое свободное время и отдыхали в ней душой. .. Все члены группы ежедневно приступали к св. Причастию. Вначале приход наш был беден облачением и церковной утварью вообще. Было только одно красное облачение. Фиолетовое было прислано из Москвы...

Кроме красного и фиолетового облачения было еще белое и светло-желтое. Последнее сшили в 1927 г. наши сестры из венчального платья Е.М.Нефедьевой... Белое же облачение, самое красивое, сшил на Соловках в 1928 г. о. Потапий Емельянов...

Наши сестры старались и в лагерных условиях возвещать истину и привлекать души ко Христу. При всяком удобном случае они беседовали на духовные темы с разными женщинами-заключенными. Многим давали духовные книги для чтения на русском и французском языках. Всякий день после обеда, который они кушали все вместе, происходило совместное духовное чтение... На эти чтения и беседы в связи с прочитанным приходили другие женщины - католички и православные...

Летом 1926 г., в июле или августе, прибыл на Соловки почивший потом во время ссылки в Нарымский край о. Леонард Барановский, декан Витебский. Это был первый священник западного обряда на Соловках... Отбыв карантин, он поселился в одной комнате с нами. Вскоре выхлопотал о. Николай и для него разрешение на посещение часовни. Он был очень доволен, но долго не решался начать совершение богослужения... Бывшие в лагере латинские католики часто обращались к о. Леонарду, усерднейшему священнику, человеку вообще с твердыми принципами и бесстрашному защитнику Церкви перед ГПУ, с просьбой начать совершение месс. Но добрый о. Леонард долго думал, пока наконец решился...

Невзирая на плохую холодную погоду, на глубокие снежные заносы, на продолжительную северную ночь и другие затруднения, о. Николай Александров, восточные сестры-доминиканки и двое восточных католиков-мужчин ежедневно посещали часовню. В конце 1926 г. в этой часовне начали совершать обедню приехавшие на Соловки священники латинского обряда. В воскресенье совершалась торжественная "сумма" с пением и проповедью, причем одно воскресенье - в латинском обряде, другое - в греко-славянском. Посещала часовню и группа латинских католиков-мирян, но разрешали это весьма ограниченному числу лиц...

Большие трудности представляло печение облаток. Для нас квашенный хлеб пекли сестры (не в виде отдельных просфорок, а целым хлебцем). О. Леонард не соглашался пользоваться просто пресным хлебом, а хотел, чтобы этот хлеб имел обычную форму облаток, т.к. и в этом случае боялся нарушения закона. К нашему счастью, нашелся мастер (немец-католик), который сделал прибор для печения облаток. Но прибор этот имел крупный недостаток: стенки пластинок были очень тонкие, и при печении облаток (первые облатки о. Леонард пек вместе со мной) на сильном огне тесто горело, а на слабом работа затягивалась. Пекли на примусе. Помню, что в первый раз за 3-4 часа мы выпекли 10-12 облаток. Благодаря о. Леонарду приход наш заметно вырос. О. Николай выхлопотал разрешение на посещение часовни для ряда других западных католиков... Кроме нашей группы восточных католиков только несколько светских западных католиков получили разрешение на посещение часовни, и только в большие праздники, такие, как Рождество Христово и Святая Пасха, власти разрешали еще нескольким лицам присутствовать на богослужении... Неизменно каждый месяц мы должны были подавать заявление о разрешении пользоваться часовней и получать вино... Сразу все присылаемое нам вино не выдавалось, а только установленная начальником адмчасти порция. Летом 1928 г. оказалось, что сотрудники ИСО выпили 28 бутылок нашего церковного вина, т.е. весь наш запас... В частном разговоре с начальником адмчасти Степановым я посетовал на постигшее нас несчастье. Но его это возмутило, и всех виновных он посадил в карцер на целый месяц...

Большой моральной и духовной поддержкой был наш приход и для тех католиков, которым администрация лагеря не разрешала посещения часовни, т.к. разрешения эти давались только т.н. церковникам, т.е. тем заключенным, "преступления" которых были связаны с участием в церковной жизни. Бывали случаи, когда католики, не посещавшие часовни, обращались к нашим священникам с просьбой помолиться с их интенциями, приступали нелегально к исповеди... время от времени удавалось исповедовать и даже причащать. Были случаи совершения похорон. 26.11.1926 о. Николай в присутствии членов восточного прихода, латинских католиков и православных похоронил, получив на это разрешение начальника адмчасти, одного западного католика, который во время пребывания в лазарете исповедовался. Фамилия его Иосиф Кржижановский... С соблюдением обряда были похоронены священник Феликс Любчинский и Иоанн Фурх... Если не ошибаюсь, был случай крещения младенца в тайной обстановке...

В июне-июле 1927 г. наша колония порядочно увеличилась. Прибыло много католических священников: 2 восточных - о. Шио Батманишвили, архимандрит грузинской конгрегации Непорочного Зачатия, и о. Потапий Емельянов, приведший в деревнях под Луганском к католичеству несколько тысяч крестьян, - и латинские священники из Ленинграда (отцы Тройго, Иванов, Хомич, Шавдинис, Василевский), с Украины (отцы Ильгин, Буяльский, Федорович, Дунич-Вонсович, Словинский, Любчинский, Кривенчик, Совинский и др.), из Белоруссии (отцы А. Филипп, Савицкий, Жолнерович и др.)

С этих пор литургическая жизнь протекала следующим образом. Некоторые священники стремились во что бы то ни стало совершать св. Жертву ежедневно. Некоторые - несколько раз в неделю. В часовню ежедневно ходило только несколько священников. Во-первых, ежедневное хождение само по себе очень затруднительно. Во-вторых, установился обычай служить св. литургию в наших камерах, тем более, что никого постороннего в них не было. Вставали довольно рано и сразу устанавливали 2-3 алтаря: один на столе, два - на сундуках, поставленных на постелях. Так было в камере N 147 в 4-й роте Кремля. В этой камере помещалось 6-7 отцов. В этой же камере служили те отцы, которые жили в общих камерах, т.е. там, где помещались и не-католики. В камере N 140 той же роты, где помещались 4-5 отцов, устраивали 2 алтаря на столах. Здесь служили восточные отцы... В конце 1928 г. нам, католикам, с большим трудом удалось занять и третью камеру, N 143, где помещались 9 наших отцов. И в ней устроили алтарь. В воскресенья и праздники в часовне совершалось значительно больше обеден. В 10-11 часов служили торжественную обедню, в одно воскресенье западную, в другое - восточную, с проповедями на польском или русском языках. На этих обеднях присутствовало довольно много отцов и светские католики. Пел латинский или славянский хор под руководством о. Доминика или моим.

Следует заметить, что Св. Даров в часовне никогда не хранили. Но 02.08.1928, в день францисканского праздника, было устроено по мысли о. Хомича, францисканца-терциария, выставление Св. Даров. Оно продолжалось с раннего утра, часов с 7-ми, и до конца последней обедни, часов до 12-ти дня. Этот день прошел очень торжественно, часовня была убрана лесными цветами и зеленью. Правда, все было очень убого, но величественно и символично...

Проповеди по-польски произносил обычно о. Хомич, которого (без специального назначения) считали настоятелем соловецкого латинского прихода. Русские проповеди произносили о. экзарх, о. Александров и, если память мне не изменяет, тот же о. Хомич. Не произнести проповеди в воскресенье или большой праздник было невозможно: сестры-доминиканки не нашли бы слов для выражения своего огорчения. Иногда совершались тайные исповеди католиков, не имевших права посещать часовню, обычно в те часы, когда, пользуясь перерывом в работе, уходили на прогулки. Вино и облатки неизменно получали в посылках от родственников, друзей и прихожан. Кроме того, тот же немец-католик сделал новый аппаратик для выпекания латинских облаток, и с тех пор мы могли быстро выпекать нормальный хлеб для западных месс. Вскоре после приезда упомянутой большой группы отцов были получены из Ленинграда несколько комплектов облачения, сосуды, миссалы и пр. Прислан был даже походный алтарь. На случай осложнений многие из нас заготовили себе все необходимое для совершения литургии и переписали тексты самой литургии с несколькими изменяемыми частями. Все это в последствии весьма пригодилось. Но все же при большом количестве желающих служить св. обедни и ограниченном времени для этого нам не хватало чаш. Поэтому западные отцы сделали то же, что и восточные в свое время: заказали мастеру - доброму католику - сделать 1-2 маленькие чаши из простого металла. Уже значительно позже о. Версоцкий, прекрасный мастер на все руки, сам сделал чашу из звонка, употребляемого при западном богослужении: удалил язычок, приделал к концу ручки устойчивое основание, покрыл внутреннюю часть звонка оловом - и получилась превосходная чаша. Порядочно помогла нам в этой экипировке моя жена, которая с риском привезла ее в 1931 г. в тюрьму, когда приезжала на Соловки на свидание со мной...

Некоторые священники старались в дни больших праздников посетить больных. Официально такие посещения не разрешались, и надо было пользоваться нелегальными путями. Некоторые священники, как, например, о. Хомич и о. Александров, старались навещать больных при всяком удобном случае. Особенно ревностны были сестры, которые имели легальный доступ в больницу и постоянно заботились о больных католиках. Облегчала им этот доступ с. Имельда (Анна Серебренникова), которая служила сестрой милосердия...

Общая наша жизнь шла обычным темпом. Работали и молились. Если бы я всегда служил святые обедни, как делал это на Соловках! Мы имели возможность о многом молиться. Помимо общих и личных интенций многие из нас имели платные интенции, это было и существенной материальной поддержкой... Наш образ жизни, довольно умелое пользование всеми возможными на Соловках благами и использование общего и личного положения для блага всей католической группы, западной и восточной, - все это беспокоило ГПУ, которое привыкло видеть придушенных и растерявшихся заключенных, дрожащих за свое настоящее и со страхом думающих о будущем.

Большинство из нас жило прежде всего настоящим днем, отдавая будущее в руки Господа Бога. Наше дело - страдать, а если наши страдания можно и нужно будет использовать, это дело Господа и наших старших...

05.11.1928 г. наша часовня была закрыта... Преосвященный Болеслав Слоскан и я отправились в качестве делегатов от католического духовенства к начальнику Соловецкого лагеря и просили открыть часовню. Этого он не разрешил, но сказал, что мы можем совершать богослужения в кремле в наших комнатах, где не было никого постороннего... Произошла как будто незначительная перемена для нас, священников. Но наши сестры-доминиканки и светские католики потеряли сразу очень много. Не могло быть и речи об их присутствии на наших литургиях. Затруднялась исповедь и причащении их. Но все же и то, и другое нелегально совершалось. С разрешения о. экзарха и о. Болеслава (Слоскана) мы, восточные, приготовляли для сестер св. причастие в отдельных бумажных пакетиках и относили рано утром ( в 7 час. 15 мин.) в условленное место. Выходила обычно навстречу старшая сестра Имельда. Вернувшись в свою камеру, она давала каждой сестре пакетик. После соответствующих молитв... сестры, не дотрагиваясь руками до св. Агнца, причащались...

Но вот пришло памятное 19.01.1929 г., и мы спустились в катакомбы. В этот день власти сделали тщательный обыск в наших комнатах и забрали все религиозные книги и церковную утварь. Все-таки нам удалось сохранить много книг и предметов, нужных для служения обеден, и только благодаря милости Божией и Его специальной помощи мы совершали святую литургию до последней возможности, до нашего ареста 5-6 июля 1932 г. Пропуски в совершении обедни были крайне редки - в случае недостатка вина или усиленной слежки за нами и опасения потерять богослужебные предметы и вообще открыть секрет. На Центральном острове мы нелегально совершали наши обедни в своих отдельных комнатах, где жили 1-2 человека, в комнатах учреждений. Например, о. Николай Александров служил во время ночного дежурства в комнате, где работали инженеры, и т.п...

Но печально оказалось то, что почти всех наших священников забрали с вещами из этой удобной для нас роты, состоящей из небольших камер, и перевели в общую роту, политических и уголовных. Никаких богослужений совершать там не представлялось возможным. Но в прежней роте остались о. Болеслав, о. Шавдинис, я и В. Балашев. Как только мы проводили наших друзей в новую роту и вернулись, епископ торжественно сказал о. Мечиславу и мне: "Отцы, сейчас же совершим святую литургию!". Было около 3 часов ночи. Без всякого страха и колебаний мы разложили на столах святые предметы и вознесли Господу наши моления о помощи в катакомбах и о чудесном сохранении и в будущем всего необходимого для служения св. Жертвы... Прекрасное это было время! Я рад, что был на Соловках...

Отец экзарх сказал памятные слова: "Помните, что наши обедни на Соловках, возможно, единственные в России обедни восточных священников, молящихся за Россию, надо стремиться во что бы то ни стало отслужить хотя бы одну обедню в день."..

Мы, восточные священники, изощряли все наши способности в этом направлении. Лучше всех устроился о. Емельянов. Он был сторожем при музее, устроенном в одном из бывших храмов. К большому удовольствию своих коллег-сторожей, он постоянно дежурил по ночам, т.к. благодаря этому мог спокойно совершать ночью св. литургию в самой церкви. О. Александров, занимавший в управлении пост инженера, старался служить время от времени ночью в учреждении, где днем занимались инженеры. Я некоторое время молился в прежней 4-ой роте, но в марте меня перевели в общую роту к моим коллегам и на тяжелые физические работы, и уже крайне редко удавалось совершить св. Тайну.

Помню, два раза я служил на мельнице, два раза в машинном отделении в подвале. Отцы Версоцкий и Иванов совершали обедни рано утром в канцелярии лыжно-мебельной мастерской... О. Хомич время от времени служил в комнатке при дезинфекционной камере, заведующим которой был хороший знакомый о. Хомича, присланный на Соловки за посещение нелегальной семинарии в Ленинграде. Иногда служили в этой комнатке и другие наши отцы. Мы переживали тяжелое время. Помимо тяжелых духовных лишений большим испытанием для нас были материальные условия нашей жизни. Мы жили в постоянном шуме на виду у всех. Читая духовные - т.е. запрещенные - книги, приходилось не забывать, что за нами наблюдают. Необыкновенным мучением для нас были тяжелые физические работы. Особенно неприятной и изнурительной работой было "вридло", как с горькой улыбкой выражались заключенные: временно исполняющий должность лошади. Работа эта заключалась в том, чтобы возить грузы за 7 и 10 км. Но и в этих условиях помимо обычных утешений Господь послал нам специальное. Мы добились разрешения совершить торжественное пасхальное богослужение...

Вскоре после Пасхи наше положение еще более ухудшилось. О. Потапий, о. экзарх, я и несколько других священников были переведены в 137 роту, которую нельзя назвать иначе, как кошмарной соловецкой клоакой. В довершение ко всем трудностям мы не имели права выходить из нее в свободное от работы время...

В июне 1929 г. все мы в течение нескольких дней были собраны в 12-ю роту, тоже общую, и 9 июня все католическое священство кроме меня и светского католика Балашева было выслано на Анзер, один из Соловецких островов. Преосвященный Болеслав был сослан на этот остров еще 29.01.1929, через 10 дней после погромного обыска. Это нужно было расценивать как наказание для него. Правда, ГПУ не решалось направить владыку вместе с нами на тяжелые работы, но, выслав его на Анзер и поместив одного среди светских в глухом углу острова, на командировке Троицкой, власти явно выразили тенденцию наказать владыку за TпреступленияL, совершенные им уже на Соловках...

Владыка был на Троицкой сторожем. Двинувшаяся на Анзер группа наших отцов в тот же день прибыла в Ребальду, порт на Центральном острове, откуда ходят лодки на остров Анзер, до порта Кинга. Перебраться на Анзер нашим отцам удалось только 11 июня, т.к. буря мешала переправе. В этот день и я был отправлен на Анзер. Часов в 11 ночи приехали мы на Анзер... Часов в 12 ночи прибыл я в главный пункт острова Анзер и оттуда, как было приказано, сразу же отправился пешком дальше. Пришлось взять в руки по чемодану по 10-15 кг и с этой ношей пройти 5 км. Я был крайне утомлен, т.к. в тот день уже прошел 17 км, не обедал и с 7 час. утра был в движении и некотором нервном напряжении. Но каково было мое удивление и внутреннее волнение, когда я узнал, что меня направляют на командировку, которая носит прекрасное название Голгофа. Здесь когда-то жили монахи. Церковь, посвященная страстям Господним, и скит стояли на высокой горе. Дорога на вершину горы шла винтообразно - никогда не забуду я тех мыслей, которыми полна была моя голова и сердце. Какое счастье, думал я, я, усталый, изнуренный и с тяжелой ношей, поднимаюсь... на Голгофу... Сердце как тяжелый молот стучало в моей груди, мне казалось, что я не смогу взойти на вершину Голгофы. Но в душе царило невыразимое состояние, и я чувствовал близость распятого Спасителя... На Голгофе я провел 7 дней. Отслужить там обедню не удалось, т.к. не было вина и невозможно было испечь хлеб. Прибывшие передо мной отцы жили в 2,5 км от меня, в ужасных условиях, еще худших, чем мои. Но 18 или 19 июня всех нас неожиданно перевели на командировку Троицкую. где жил наш дорогой владыка Болеслав...

Поселили нас на чердаке в маленькой комнатке. Нас было 20 человек, спустя некоторое время - 23, а комната была длиной 4,3 м, шириной 2,8 м, а высотой - 2,1 м. Часть из нас спала на полу, а часть на нарах, на высоте около метра от пола: действительно, как селедки в бочке. К нашему вполне понятному для каждого прискорбию с нами были еще два благородных, но все же посторонних человека - православный епископ и священник-самосвят...Хотя они в последствии узнали, что мы служили святую литургию, но в их присутствии мы никогда не делали этого. Если бы их не было с нами, мы несомненно совершали бы богослужения в нашей комнатке, но при них, повторяю, не решались...

И вот однажды кому-то из нас пришла в голову мысль, не попробовать ли молиться в лесу или, вернее, в довольно густых березовых зарослях, начинавшихся у самых наших построек. О. Потапий, о. Николай и я углубились в этот лесок на разведку. В лесу, как и на всем Анзере, довольно много камней разной величины. Невольно подумалось, не устроиться ли нам на камне. К нашему огорчению удобный камень долго не попадался. Но вдруг - о счастье! - перед нами как будто достаточно удобный камень, если приподнять один его бок. Но мешает меньшей величины камень, лежащий перед самым заветным камнем... Решили приподнять бок большого камня, а меньший передвинуть к левой стороне большого и пользоваться им как жертвенником при восточном богослужении. И вот мы принялись за работу... Но служить на камне можно было только в тихую погоду. При ветре это было опасно. На о. Анзер первые обедни совершили о. Болеслав, о. Экзарх, о. Николай, о. Потапий Емельянов, о. Павел Хомич и я в лесу на алтаре - большом камне.

Все католические священники, живущие на командировке Троицкой о. Анзер, были объединены в братскую коммуну, имели общую кассу, продуктовую и денежную, и составляли один духовный организм. Допустив создание такой Tксендзовской коммуныL, которая посторонними заключенными верующими и неверующими считалась образцовой, ГПУ, конечно, преследовало свои цели...

Вскоре кому-то из наших отцов пришла мысль совершать литургии под самой крышей чердака. Но было одно большое неудобство: нельзя было выпрямиться во весь рост, а только устроиться на коленях. так мы и сделали. Ставили перед собой на полу несколько чемоданов, покрывали салфеткой, зажигали одну стеариновую свечу и, стоя на коленях в одной и той же позе в течение всей литургии, молились...Облачение употребляли крайне редко. Обыкновенно надевали поверх светского платья только столу. Обыкновенно служили 4-6 человек. В воскресенья и праздники - все. С вечера составлялось расписание, и отцы по двое совершали св. обедни, начиная с 12 час. ночи. Облатки и квашенный белый хлеб для литургии пекли сами...

Ежедневно служило немало отцов. Я старался служить ежедневно. Главное затруднение, которое сдерживало наших отцов, - недостаток вина. С Центрального острова на Анзер мы привезли ничтожное его количество. На совещании под руководством преосв. Болеслава было решено, что минимум вина для св. обедни - 6-8 капель. Это решение вызывалось недостатком вина.

В посылках родственники и друзья по-прежнему посылали нам церковное вино, но агенты ИСО, просматривая при вызове эти посылки, конфисковывали вино как запрещенный уже предмет. И вот мы решили расположить к себе следователя, который летом 1930 г. выдавал нам посылки. Однажды я посетил его и попросил выдавать нам вино, присылаемое в посылках. Он сделал вид, что моя просьба возмутила его, и грубо сказал мне: TНе полагается. Придите ко мне на квартиру, я выдам вам расписку в отобрании у вас винаL. Мы пришли. Он начал писать расписку. Но мы его еще раз попросили выдать нам вино. Тогда он встал, нервно прошелся по комнате и, сев за другим столом, сказал добродушно: TЧто же вы, ребята, думаете, что мне жалко, чтобы вы служили обедню? Берите вино. Но помните: чтобы мне не было неприятностейL. - TБудьте спокойны, мы не подведемL. - TДа, я знаю ксендзовL.

На другой день по поручению старосты нашей коммуны я пошел к этому следователю еще раз, отнес некий подарок, и мы заключили деловое соглашение. В последствии этот следователь сделал нам много хорошего. Не только пропускал вино и религиозные книги, но и предупреждал об обысках. Однажды и сам приехал на такой предупрежденный обыск и, когда его помощники начали делать обыск в том месте, где у нас действительно были спрятаны религиозные книги и богослужебные предметы, он, словно предчувствуя (а может быть, и зная), что нам угрожает беда, очень ловко удалил их оттуда. После отъезда с Анзера этого следователя нам удалось заключить деловое соглашение с его преемником. Но этого последнего сменил такой, с которым, как мы сразу поняли, с которым никакого соглашения заключить было невозможно и который причинил нам немало неприятностей.

Снова наши богослужения были поставлены под угрозу из-за недостатка вина. Но Господь снова помог. Кто-то из отцов, кажется, о. Версоцкий, обратил внимание, что в курсе богословия указан рецепт, как делать вино из изюма. Но злой рок преследовал нас. Очень трудно было достать изюм. Через мою жену мы просили присылать нам изюм. Но в 1930 г. получили очень мало, т.к. и на воле его трудно было достать. Осенью 1931 г. только я получил от своей сестры 4 кг. Этого должно было хватить нам по крайней мере с декабря 1931 г по июнь 1932 г. И действительно хватило...Я снабжал вином своих восточных коллег и тех моих западных братьев, с которыми имел специальные интенции и которые усиленно старались ежедневно совершать святую литургию. Это были отцы Александров, Емельянов, Батманишвили, Хомич, Матулянис, Пашкевич, Шавдинис, Юревич.

На чердаке мы совершали богослужения приблизительно до октября 1930 г., т.к. в это время нас перевели из 3-го барака во 2-й. В нем мы решили выбрать как место для богослужения чердак над комнатой, где мы жили. В той части чердака было совсем темно. Зимой было настолько холодно, что у нас - особенно восточников - коченели пальцы. Единственным преимуществом было то, что здесь мы могли стоять в полный рост. По-прежнему в праздничные дни мы начинали служить в 12 час ночи, т.к. только в этом случае все наши отцы могли окончить богослужение к 7 часам утра, т.е. к началу движения в лагере. Вся беда была в том, что западные отцы имели только два миссала, а потому нельзя было служить сразу троим...

С 1931 г. по инициативе о. Хомича 7 священников (5 западных и 2 восточных) решили совершать обедни со специальной интенцией удовлетворения Господу за все совершаемое в России зло и об обращении русского народа. Каждый из этих семи священников имел свой день недели: о. Пашкевич - понедельник, я - вторник, Янковский - среда, Матулянис - пятница, Батманишвили - суббота, Лукьянин - воскресенье...

Осенью 1931 г. мы снова были переведены в 3-й барак. Но помещались не в чердачной комнате, а внизу, в жилой. Наверху же, где мы когда-то жили, были сложены наши вещи. В этой чердачной комнате, а не в прежних боковушках, служили мы святую литургию до самого дня ареста 05.07. 1932. Это было самое удобное помещение в период совершения нами совместных богослужений. Мы устроились здесь даже с некоторым комфортом. Установили в комнате сколоченный о. Версоцким стол, на котором совершали богослужения западные отцы. Днем на этом столе лежал наш черный хлеб, чтобы у администрации не возникало ненужных подозрений и чтобы было видно, что появление стола в нашей комнате имеет вполне благонадежные цели экономического характера. Нельзя было жаловаться на особый холод в этой комнате зимой. На чердаке же мы устроили удобные секретки, куда быстро и легко можно было спрятать наши нелегальные предметы. Не нужно было закапывать их в пыльный и грязный песок, как во 2-м бараке. Чтобы со двора не было заметно, что по ночам на чердаке происходят богослужения, мы тщательно завешивали окно комнаты плащами, а позже о. Версоцкий сделал специальные внутренние ставни, и таким образом ни один луч света не мог проникнуть наружу. В этой же комнате в течение почти целого дня находились наши отцы, которые хотели спокойно, не боясь неожиданного прихода властей, как это было внизу, прочесть свой бревиарий или провести медитацию. К великому огорчению не было в этой нашей нелегальной часовне постоянно Святых Даров, т.к. благоразумие исключало осуществление этого благого желания. В этой же комнате мы исповедовались.

Во все вышеуказанные периоды бывали времена, когда благоразумие диктовало нам совершенно прекращать богослужения, чтобы не потерять раз и навсегда исключительную милость Божию. Очень дорожа возможностью служить обедню, мы скрывали это от светских католиков. Знали об этом только наши сестры и еще 2-3 католика, которых мы знали с самой лучшей стороны...

... 5 июля 1932 г. началась ликвидация нашей коммуны. Одной из причин и одновременно ближайшим поводом к тому были неудачи в работе секретных сотрудников на командировке Троицкой. Некоторые из этих сотрудников жаловались на трудности в работе, на то, что ксендзы знают об их роли и иногда подчеркивают это. Наконец, как мне думается, большое раздражение властей вызвало обращение одного из таких агентов и его отказ от прежней роли. В три приема были арестованы на Троицкой все 32 священника... Все арестованные были перевезены с о. Анзер на Центральный Соловецкий остров и посажены в тюрьмы-изоляторы. Наши богослужебные предметы пришлось оставить на острове, зарыв их в землю у колодца близ моря.

Всем было предъявлено обвинение по ст. 58 пункт 10: Tпринадлежность к антисоветской группировке и антисоветская агитацияL на территории концлагеря... Были выдвинуты и оригинальные обвинения - наша коммуна была монастырем, т.к. совершались молитвы и проводились реколлекции, нелегальное и упорное совершение св. обедни и пр...

Семеро из 32 арестованных на Анзере отцов были отправлены из Соловков в ленинградскую тюрьму. Это о. Тройго, о. Дейнис, о. Матулянис, о. Хомич, о. Савинский, о. Буяльский и я. По словам следователя Паукера, были отобраны вожаки, которые слишком смело и якобы дерзко руководили группой священников. Пять из оставшихся на Соловках 25 членов бывшей коммуны и два из привезенных в ленинградскую тюрьму были отправлены в конце августа в ярославский изолятор, а оттуда в Польшу. Остальные 20 человек, получив новую статью обвинения, были разбросаны по отдельным командировкам Соловецких островов и поставлены в еще более тяжелые условия жизни и труда, чем до этого.

Но самое тяжелое - это, может быть, то, что получив новую статью, они ежедневно ожидают увеличения срока или перевода на штрафной режим. Трое из них, о. Пашкевич, о. Филипп и о. Барановский, как наиболее решительные в выражении своих взглядов, направлены снова на Анзер и помещены на разных командировках...

Возможно, что на Анзере католические священники уже не совершают святой литургии.. Но если они не славят Господа литургически, я знаю точно, что славят они Его добровольно и радостно переносимыми страданиями...

(по материалам А. Юдина)